Сегодня ночью скончался Зоненберг, и Анна-Мария спешила в госпиталь, чтобы оформить все необходимые документы о смерти подследственного. После этой малоприятной процедуры она поднялась из подвала, где находился морг, на второй этаж. Там в отдельной палате лежал Раушер, который, как вы помните, числился теперь Зоненбергом. Войдя в палату, Анна-Мария отметила про себя, что бинтов на теле больного поубавилось, хотя большая часть лица по-прежнему скрыта повязкой. Сейчас молодая женщина была совершенно спокойна. В тот, первый раз, спокойствие далось ей с большим трудом…
Куратор настаивал на встрече. На её «У меня срочное задание, может, встретимся, когда вернусь?» последовало категоричное «Нет, обязательно до вашего отъезда в госпиталь!» Куратор знал о порученном ей деле.
В кафе Анна-Мария вошла в заметном волнении. Куратор, вопреки обыкновению, также нервничал. Впрочем, это было заметно разве что для него самого, со стороны всё выглядело как беседа двух случайно оказавшихся за одним столиком людей. Тем более что разговор был коротким.
– Вам необходимо знать, – сказал куратор, – Курт Раушер, которого вы едете допрашивать – Николай Ежов. Вы поняли?
Анна-Мария, не поднимая глаз от тарелки, чуть заметно кивнула. Из груди куратора вырвался еле слышный вздох облегчения.
– Хорошо. Он пока остаётся под прикрытием. Ведите себя соответственно, и дайте понять ему, чтобы вёл себя так же. Будьте осторожны при общении, вас могут слушать.
Потом, когда у них появилось место и время поговорить по душам, Николай вспоминал эти минуты с улыбкой. «Когда первый раз очнулся после того, как в меня кинули гранатой, сделал всё, как учили: виду, что в сознании, не подаю, глаз не открываю, пытаюсь на слух оценить обстановку. Рядом вроде никого, зато в отдалении слышна речь. Слов, правда, не разобрать, но, чёрт возьми, говорят явно по-немецки! Додумать ситуацию не успел – отключился. В другой раз чувствую: рядом кто-то есть. Осторожно приоткрыл глаза и вижу над собой твоё лицо, тут я зенки и распахнул!» – «А я сразу палец к губам приложила, чтобы ты молчал, и стала по-немецки вводить тебя в курс дела» – «Ну, да. Мол, ты следователь и ведёшь дело о моём предательстве. Хорошо, что это была ты, был бы кто другой, мне незнакомый, точно бы мозги закипели, а так быстро сообразил, что я всё ещё под прикрытием» – «Ага. Классно получилось. Хотя, может, эта предосторожность и была лишней. По-моему, никто нас не слушал» – «Как знать, в этом деле никакая предосторожность не бывает лишней».
Анна-Мария присела на стул возле кровати и позволила себе лёгкую улыбку.
– Как вы себя чувствуете, герр Зоненберг? – спросила она.
– Неплохо, фрау следователь, – ответил больной. – Завтра это, – он коснулся рукой повязки на лице, – обещают снять.
– А у меня для вас ещё одна хорошая новость: следствие по вашему делу закончено. Теперь вы военнопленный, и скоро будете отправлены в соответствующий лагерь. Осталось выполнить пустяшные формальности: ознакомьтесь с этими документами и поставьте в конце свою подпись!
На самом деле то, что следовало подписать, находилось в самом конце списка, состоящего из нескольких листов бумаги. Сначала шли инструкции Зоненбергу на немецком языке от СД, потом Ежову на русском от КГБ. Николай читал быстро, не возвращаясь к прочитанным строчкам. Поставив подпись, вернул папку Анне-Марии. В момент передачи руки их на мгновение соприкоснулись, и пальцы Николая легонько сжали пальчики Анны-Марии. Это была единственная вольность, которую они посмели себе позволить.
Поскольку это была совместная операция Второго Главка и «Четвёрки», Сталин с самого начала был в теме, и даже лично вносил отдельные коррективы. Это с его подачи внесли изменения в условия содержания военнопленных в ЛВП № 413, который часто проходил по сводкам просто как «Беличий острог». «А не будет ли это перебором, товарищ Сталин, – сомневался Судоплатов, – военнопленные свободно разгуливают по острову?» – «Вот именно, что по острову, – усмехнулся в усы Сталин, – с которого без помощи извне не сбежишь. А такой вариант охрана, состоящая из штрафников и пьяниц, и в уме не держит. Скажи, может такое быть?» – «Ну-у…» – неуверенно протянул Судоплатов. «Давай без «ну» – нахмурился Сталин, – Немцы о русских в плане дисциплины невысокого мнения, если сумеете создать нужный антураж – слопают, и не подавятся! Нам ведь дата, когда вблизи острова всплывёт германская подлодка, известна?» – «Так точно!» – «Значит, известна и дата побега. Предупредите тех, кто будет изображать идиотов-охранников, что Скорцени, Зоненберг, и ещё кто-то по их выбору, должны уйти целёхонькими, остальных, кто ударится в побег – перестрелять! Что-то неясно?» – Сталин заметил, что Судоплатов как-то мнётся. «Да вот думаю, кого назначить новым комендантом лагеря? Его ведь после побега придётся привлечь к ответственности…» – «Обязательно придётся, – кивнул Сталин. – И к очень строгой. Иначе мы своей гуманностью всю игру поломаем. Но ты об этом не беспокойся, – в глазах Сталина промелькнула хитрая искорка. – Назначай кого хочешь. Об остальном я сам побеспокоюсь!»
Лодка шла на вест-зюйд-вест. За кормой всё больше отставали Оркнейские острова. Скоро они совсем выдохнутся в бессмысленной погоне и сорвутся за линию горизонта, навстречу первым лучам восходящего солнца. Верхняя палуба пустынна. На ходовом мостике, кроме командира и старпома только вахтенные, как и внизу в отсеках. После ночной тревоги, когда в спешном порядке пришлось покидать общежитие, любезно предоставленное экипажу «Волкодава» командованием британской военно-морской базы в Скапа-Флоу, после построения на палубе и приказа командира «Корабль к бою и походу изготовить!», после выхода в кильватерной струе лоцманского катера из сонной гавани, прошла, наконец, долгожданная команда: «Экипажу – отдых, третей смене заступить на вахту!» Кто не в третьей смене, сразу разбрелись по койкам, и на лодке установились покой и благолепие.