Звёзды против свастики. Часть 2 - Страница 65

– Расчётное время, командир! – доложил штурман.

– Экипаж, снижаемся, приготовиться к сбросу! – скомандовал Глеб, отжимая штурвал от себя.

– Жаль, что не загрузились настоящими бомбами, – проворчал штурман.

Глеб сделал вид, что не услышал.

Праздничный фейерверк зажёгся в небе над Берлином точно в назначенное время. Зверев с волнением следил за происходящим. Лишь бы всё совпало по времени, иначе…

Вот в небе под радостный рёв толпы вспыхнул огромный Hakenkreuz (свастика) и почти сразу же взвыли сирены воздушной тревоги, вызвав поначалу не столько страх, сколько замешательство. Налёт? В такой день? Как такое вообще может быть?

А в небе творилось невероятное. Hakenkreuz неожиданно взорвался, а вместо него в небе вспыхнула яркая красная звезда. А потом с неба на головы обезумевших немцев посыпались листовки. Сотни, тысячи листовок. На земле метались люди, по небу шарили прожектора.

Николай весело посмотрел на враз протрезвевшего Науйокса.

– Как тебе такое?

– Впечатляет, – кивнул тот.

Посмаковав зрелище ещё минут пять, Николай толкнул подельника в бок:

– Пошли!

– Куда? – спросил Науйокс.

– В кабак, чудило! – рассмеялся Николай.

О том, что у фюрера от такого поздравления случился чуть ли не припадок, говорили шёпотом и с оглядкой. А вот детали происшествия обсуждали очень даже громко, по обычаю перепихивая вину с одного ведомства на другое. В конечном итоге совместными усилиями произвели на свет некий меморандум, в котором всю вину за случившееся возложили на русский самолёт, в самый неподходящий момент оказавшийся в небе над Берлином, спустившись, по-видимому, с огромной высоты, недоступной истребителям люфтваффе, поскольку туда он от них впоследствии и ушёл, сбив на прощание парочку самолётов.

Гитлер, который оправился от потрясения, так прокомментировал документ:

– Прилетай, кто хочешь, сбрасывай что хочешь… А не излишне ли гостеприимно с нашей стороны?

Оргвыводы, разумеется, последовали, и головы, разумеется, полетели…

* * *

– Молодцы! – Скупой на похвалы Александрович в этот раз не скрывал удовлетворения. – Показали фашистам, кто в доме хозяин! А с фейерверком, видно, наши инженеры поработали?

– Никак нет, – выступил вперёд председатель КГБ Ежов. – Это наши разведчики на земле постарались, а экипаж капитана Абрамова, если так можно выразиться, взял вину на себя, ну и листовки сбросил.

– Всё равно молодцы! – нисколько не огорчился президент. – Всех причастных представить к правительственным наградам! И вот ещё что… майор Абрамов звучит, по-моему, гораздо лучше!

19-май-42

Личное дело Майора Ежова

Судьба разведчика-нелегала не прельщала Петра Ежова ни в малейшей дозе. Однако когда в польском госпитале ему была предложена альтернатива: с ногой под чужой личиной или под своим именем, но без ноги и на конспиративной квартире, размышлял он недолго. Теперь, под стук колёс санитарного поезда, он оправдывал своё согласие исключительно полубредовым состоянием, в котором тогда находился. А иначе какого рожна ему ставить на кон собственную жизнь, а потом объявлять мизер при двух тузах? Но как потом повезло с прикупом! И вот он с новенькими документами, да на чистых простынях едет долечиваться в один из берлинских госпиталей. И кто он после этого? Все дружно сказали: везунчик! Это понятно, но ведь и нелегал, хотя и не разведчик…

* * *

Когда сосед по палате нашёл его со словами: «Пляши, Вилли, к тебе жена приехала!», Пётр почувствовал, как начало деревенеть лицо и отчаянно засаднил основательно обезобразивший это лицо шрам. К слову, шрам достался ему вместе с документами немецкого танкиста. Правда, тот обзавёлся шрамом в бою, а Пётр под скальпелем хирурга-поляка, который убедил его в том, что только так удастся добиться хоть какого-то портретного сходства. «Девки тебя и с такой мордой любить будут, а без ноги – как знать», – утешал хирург Петра, впервые показав ему в зеркале новое лицо. Тогда он был готов придушить «благодетеля». Потом, когда стало фартить, был тому даже благодарен. Теперь творению доктора предстояло выдержать, верно, самый строгий экзамен…

– Ганс, покажи мне её… – попросил Пётр, схватив соседа по палате за рукав пижамы.

– Зачем? – удивился тот, – Я же объяснил тебе, где её найти. – Потом лицо его озарилось пониманием и сочувствием: – Ты что, и жену не помнишь?

Пётр только наклонил голову.

– Бедняга, – посочувствовал Ганс, – ну, конечно, покажу, идём!

Они спустились по лестнице на первый этаж, и вышли в окружавший госпитальные корпуса сад.

– Вон она, сидит на скамейке, – показал Ганс, и добавил: – Её Эльза зовут. Иди к ней, не бойся. Она успела поговорить с врачом, тот наверняка предупредил её о твоей амнезии.

Пётр поблагодарил Ганса и с бьющимся сердцем пошёл к скамейке. Эту сцену с его стороны лучше было и не сыграть. Женщина с удивлением и испугом смотрела на мужчину с ужасным шрамом через всё лицо, который напоминал её Вилли разве что ростом. Тот, в свою очередь, смущался и своего вида, и того, что тоже её не узнаёт.

Эльза встала со скамейки, подошла к Петру, заглянула в лицо, спросила неуверенно:

– Вилли, это ты?

Лицо Петра исказилось совершенно неподдельной мукой, на глазах выступили слёзы. Это решило всё. Эльза поспешно сделала последний разделяющий их шаг, прижалась всем телом и истерично зарыдала у него на груди. Ганс, наблюдавший за происходящим со ступеней крыльца, удовлетворённо улыбнулся и пошёл сообщать приятную новость соседям по палате.